Заложники любви. Пятнадцать, а точнее шестнадцать, интимных историй из жизни русских поэтов - Анна Юрьевна Сергеева-Клятис

мыслей и писем

Завелась кошениль.

Этот пурпур червца от меня независим.

Нет, не я вам печаль причинил.

Это вечер из пыли лепился и, пышучи,

Целовал вас, задохшися в охре, пыльцой.

Это тени вам щупали пульс. Это, вышедши

За плетень, вы полям подставляли лицо

И пылали, плывя по олифе калиток,

Полумраком, золою и маком залитых.

Это — круглое лето, горев в ярлыках

По прудам, как багаж солнцепеком заляпанных,

Сургучом опечатало грудь бурлака

И сожгло ваши платья и шляпы.

Это ваши ресницы слипались от яркости,

Это диск одичалый, рога истесав

Об ограды, бодаясь, крушил палисад.

Это — запад, карбункулом вам в волоса

Залетев и гудя, угасал в полчаса,

Осыпая багрянец с малины и бархатцев.

Нет, не я, это — вы, это ваша краса.

Разрыв

1

О ангел залгавшийся, сразу бы, сразу б,

И я б опоил тебя чистой печалью!

Но так — я не смею, но так — зуб за зуб!

О скорбь, зараженная ложью вначале,

О горе, о горе в проказе!

О ангел залгавшийся, — нет, не смертельно

Страданье, что сердце, что сердце в экземе!

Но что же ты душу болезнью нательной

Даришь на прощанье? Зачем же бесцельно

Целуешь, как капли дождя, и, как время,

Смеясь, убиваешь, за всех, перед всеми!

2

О стыд, ты в тягость мне! О совесть,

в этом раннем

Разрыве столько грез, настойчивых еще!

Когда бы, человек, — я был пустым собраньем

Висков и губ и глаз, ладоней, плеч и щек!

Тогда б по свисту строф, по крику их, по знаку,

По крепости тоски, по юности ее

Я б уступил им всем, я б их повел в атаку,

Я б штурмовал тебя, позорище мое!

3

От тебя все мысли отвлеку

Не в гостях, не за вином, так на небе.

У хозяев, рядом, по звонку

Отопрут кому-нибудь когда-нибудь.

Вырвусь к ним, к бряцанью декабря.

Только дверь — и вот я! Коридор один.

«Вы оттуда? Что там говорят?

Что слыхать? Какие сплетни в городе?

Ошибается ль еще тоска?

Шепчет ли потом: “Казалось — вылитая”.

Приготовясь футов с сорока

Разлететься восклицаньем: “Вы ли это?”

Пощадят ли площади меня?

Ах, когда б вы знали, как тоскуется,

Когда вас раз сто в теченье дня

На ходу на сходствах ловит улица!»

4

Помешай мне, попробуй. Приди, покусись потушить

Этот приступ печали, гремящей сегодня, как ртуть в пустоте Торичелли.

Воспрети, помешательство, мне, — о, приди, посягни!

Помешай мне шуметь о тебе! Не стыдись, мы — одни.

О, туши ж, о, туши! Горячее!

5

Заплети этот ливень, как волны, холодных локтей

И, как лилии, атласных и властных бессильем ладоней!

Отбивай, ликованье! На волю! Лови их, — ведь в бешеной — этой лапте —

Голошенье лесов, захлебнувшихся эхом охот в Калидоне,

Где, как лань, обеспамятев, гнал Аталанту к поляне Актей,

Где любили бездонной лазурью, свистевшей в ушах лошадей,

Целовались заливистым лаем погони

И ласкались раскатами рога и треском деревьев, копыт и когтей.

О, на волю! На волю — как те!

6

Разочаровалась? Ты думала — в мире нам

Расстаться за реквиемом лебединым?

В расчете на горе, зрачками расширенными

В слезах, примеряла их непобедимость?

На мессе б со сводов посыпалась стенопись,

Потрясшись игрой на губах Себастьяна.

Но с нынешней ночи во всем моя ненависть

Растянутость видит, и жаль, что хлыста нет.

Впотьмах, моментально опомнясь, без медлящего

Раздумья, решила, что все перепашет.

Что — время. Что самоубийство ей не для чего.

Что даже и это есть шаг черепаший.

7

Мой друг, мой нежный, о, точь-в-точь,

как ночью, в перелете с Бергена на полюс,

Валящим снегом с ног гагар сносимый жаркий пух,

Клянусь, о нежный мой, клянусь, я не неволюсь,

Когда я говорю тебе — забудь, усни, мой друг.

Когда, как труп затертого до самых труб норвежца,

В виденьи зим, не движущих заиндевелых мачт,

Ношусь в сполохах глаз твоих шутливым — спи, утешься,

До свадьбы заживет, мой друг, угомонись, не плачь.

Когда, совсем как север вне последних поселений,

Украдкой от арктических и неусыпных льдин,

Полночным куполом полощущий глаза слепых тюленей,

Я говорю — не три их, спи, забудь: все вздор один.

8

Мой стол не столь широк, чтоб грудью всею

Налечь на борт, и локоть завести

За край тоски, а этот перешеек

Сквозь столько верст прорытого прости.

(Сейчас там ночь.) За душный свой затылок.

(И спать легли.) Под царства плеч твоих.

(И тушат свет.) Я б утром возвратил их.

Крыльцо б коснулось сонной ветвью их.

Не хлопьями! Руками крой! — Достанет!

О, десять пальцев муки, с бороздой

Крещенских звезд, как знаков опозданья

В пургу на север шедших поездов!

9

Рояль дрожащий пену с губ оближет.

Тебя сорвет, подкосит этот бред.

Ты скажешь: — милый! — Нет, — вскричу я, — нет!

При музыке?! — Но можно ли быть ближе,

Чем в полутьме, аккорды, как дневник,

Меча в камин комплектами, погодно?

О пониманье дивное, кивни,

Кивни, и изумишься! — ты свободна.

Я не держу. Иди, благотвори.

Ступай к другим. Уже написан Вертер,

А в наши дни и воздух пахнет смертью:

Открыть окно — что жилы отворить.

* * *

Мне в сумерки ты все — пансионеркою,

Все — школьницей. Зима. Закат лесничим

В лесу часов. Лежу и жду, чтоб смерклося,

И вот — айда! Аукаемся, кличем.

А ночь, а ночь! Да это ж ад, дом ужасов!

Проведай ты, тебя б сюда пригнало!

Она — твой шаг, твой брак, твое замужество,

И тяжелей дознаний трибунала.

Ты помнишь жизнь? Ты помнишь, стаей горлинок

Летели хлопья грудью против гула.

Их вихрь крутил, кутя, валясь прожорливо

С лотков на снег, их до панелей гнуло!

Перебегала ты! Ведь он подсовывал

Ковром под нас салазки и кристаллы!

Ведь жизнь, как кровь, до облака пунцового

Пожаром вьюги озарясь, хлестала!

Движенье помнишь? Помнишь время? Лавочниц?

Палатки? Давку? За разменом денег

Холодных, звонких, — помнишь, помнишь давешних

Колоколов предпраздничных гуденье?

Увы, любовь! Да, это надо высказать!

Чем заменить тебя? Жирами? Бромом?

Как конский глаз, с подушек, жаркий, искоса

Гляжу, страшась бессонницы огромной.

Мне в сумерки ты будто все с экзамена,

Все — с выпуска. Чижи, мигрень, учебник.

Но по ночам! Как просят пить, как пламенны

Глаза капсюль и пузырьков лечебных!

Глава третья

Счастливые семьи

Если бы я был где-нибудь государь, я бы дал повеление жениться всем, решительно всем, чтобы у меня в государстве не было ни одного холостого человека!..

Н. В. Гоголь

«Все счастливые